Предлагаем Вашему вниманию доклад Михаила Тюренкова, руководителя идеологического отдела телеканала "Царьград", пресс-секретаря ВРНС и члена Приходского собрания московского единоверческого храма Святителя Николы в Студенцах на семинаре Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова "Социология русского раскола", 23 ноября 2010 года (ранее не публиковался).
В настоящем докладе я предлагаю рассмотреть феномен православного старообрядчества (единоверия) не в исторической ретроспективе, но попытаться реконструировать его идею, на основе которой обозначу единственно возможную экклесиологическую перспективу.
Для начала сразу оговорюсь, что методология реконструкции в данном случае вынужденная, в первую очередь, в силу того, что, несмотря на 210-летнюю историю существования старообрядческих приходов в лоне пореформенной Русской Церкви, живая единоверческая традиция была практически прервана. Именно поэтому современное православное старообрядчество возрождается не столько на основе бережно сохраненных и переданных от поколения к поколению знаний, умений и навыков (хотя в единичных современных единоверческих приходах такое встречается), сколько благодаря комплексу исторических источников о единоверии, наложенному на относительно живую («Пациент скорее жив, чем мертв!») традицию иных старообрядческих согласий. Однако сам факт вынужденной реконструкции полагаю нейтральным, особенно если учесть, что сами «реконструкторы» предельно бережно относятся к той традиции, которую пытаются воссоздать.
Итак, что же такое в моем понимании «идеальный образ единоверия»? Для начала я бы хотел отметить, что восприятие единоверия как некой фольклорно-этнографической части Московского Патриархата, встречающееся в т.ч. и среди самих единоверцев, является в корне неверным. Именно поэтому лично я всегда со скепсисом относился к ревнителям возрождения древнерусского бытового костюма. Можно обрядиться в самую что ни на есть архаичную косоворотку, юфтевые сапоги и питаться исключительно посредством сувенирной музыкальной деревянной ложки, но при этом решительно ничего не смыслить в Древлеправославии.
Но вернемся непосредственно к единоверию. Напомню, что в течение последней трети XVII – XVIII вв. люди, сохранявшие верность дореформенным православным богослужебным чинам и книгам, но при этом не считавшие возможным разрывать общение с церковным священноначалием, подвергались точно таким же преследованиям, как и те старообрядцы, которые разорвали общение с Господствующей Церковью. О последних было немало сказано предыдущими докладчиками, я же хочу отметить прото- и просто единоверцев, которые, по моему твердому убеждению, даже в годы гонений являлись органичной, стержневой частью Русской Церкви, сохранившей ее канонический строй в церковных неурядицах, начавшихся со второй половины XVII века. То есть единоверие – это и есть дораскольная Русская Церковь, никогда не терявшая своего единства, соборности и апостольского преемства, своей трехчинной иерархии, но пережившая период трагических заблуждений своего священноначалия. Период, окончательно завершившийся лишь в 1971 году соборным признанием безумных хульных клятв, наложенных на древние богослужебные чины книги, «яко не бывшими» и «наложенными по недоброму разумению».
Причем единоверие является таковым вне зависимости от личного благочестия того или иного единоверца, а также от своей массовости, но в непосредственной связи с той самой единоверческой идеей, на основе которой должно существовать православное старообрядчество в лоне Русской Православной Церкви.
Перед тем же, как перейти к размышлениям относительно экклесиологических перспектив единоверия, позвольте привести небольшую цитату из выступления председателя Отдела внешних церковных связей митрополита Волоколамского Илариона, который на состоявшемся 19 ноября 2010 года заседании Комиссии по делам старообрядных приходов и по взаимодействию со старообрядчеством, в частности, отметил:
«Старый обряд – это не просто обряд. Старый обряд можно назвать эталоном для церковной жизни…»
Не буду выискивать каких-либо потаенных коннотаций сего высказывания, но приму его так, как есть: «Ты сказал, владыко святыи!»
Итак, «эталон церковной жизни». А ведь эталон, как известно, не подразумевает каких-либо иных, альтернативных эталонов. То есть литр без какого-нибудь нанолитра, он, конечно, литр, но тот литр, который хранится в каком-нибудь Международном бюро мер и весов, все-таки «литрее». А потому единоверцам нет совершенно никакой нужды оглядываться на то, как воспринимают наш эталон те, для которых и поллитра – литр.
С другой стороны, это не значит, что к тем, чье церковно-историческое и каноническое сознание настолько изменены, что для них и «эталон церковной жизни» – в лучшем случае – лишь временной срез древнерусского фольклорно-этнографического извода универсального христианства, мы, единоверцы, должны относиться как к внешним. Ведь не вполне верное понимание того, что на самом деле есть церковная ортодоксия – не обязательно ересь, осмысленная приверженность к которой автоматически ставит человека вне Церкви.
Словом, экклесиологическая позиция единоверия в лоне Мирового Православия в идеале должна быть следующей: негорделивое осознание своей эталонной миссии при отказе от позиции вечного пугливого оглядывания: «А что скажет княгиня Марья Алексеевна?» В принципе, единоверцам должно быть относительно все равно, что о нас скажут новообрядцы или старообрядцы иных согласий. Но должно быть не все равно, перед Кем мы ответим за гробом о своем уповании и житии. Так же, как не можем мы игнорировать, «поцеловав и поставив на полку», то драгоценное Священное Предание Православной Церкви, которое дошло до нас к началу церковной смуты XVII века в практически неповрежденном виде и которое в течение последних трех с половиной столетий так часто пытались подвергнуть ревизии. Причем далеко не только новообрядцы.
В заключение же снова процитирую слова митрополита Илариона, который, в свою очередь, обращается к словам патриарха:
«Как отмечал ранее Святейший Патриарх Кирилл, несколько столетий назад была предпринята попытка изменить цивилизационный код наших предков, привить им иную культуру и иные ценности. Это закончилось неудачей, а во многом и трагедией. Нужно было многого лишиться, чтобы теперь понимать, насколько важно и полезно обращаться к нашим духовным истокам, обращаться к той традиции, которая сохраняется и в нашей Церкви…»
И именно в возрождении того самого русского цивилизационного кода, основанного на святоотеческой православной вере, для начала в лоне самой русской Православной Церкви и заключается главная экклесиологическая перспектива единоверия – непримиримой церковной ортодоксии, незамутненной бессмысленной борьбой с чисто механическими проявлениями современного мира: паспортами, микрочипами и ИНН. Ортодоксия измеряется не той славой и богатствами, которые стяжали церковные иерархи у князей мира сего, но и не шириной якобы спасительной канавки или же глубиной пещеры, из которой антихрист все равно достанет. Церковный эталон измеряется точностью следования Священному Писанию и Священному Преданию Православной Церкви. И либо единоверие сможет с кротостью и благоговением продемонстрировать этот идеал Мировому Православию, либо увянет так же, как увядают сегодня другие старообрядческие упования. И никакой админресурс не поможет.